Регина Дзугкоева, ЛГБТ-активистка из Владивостока, руководитель общественного движения "Маяк", признанная Минюстом РФ "иностранным агентом", не живет в России уже почти два года. Но Россия, точнее, её спецслужбы продолжают интересоваться жизнью и профессиональной деятельностью активистки. С одной единственной целью – найти криминал. Видимо, по их мнению, защита прав ЛГБТ-людей – это серьезная угроза для путинского режима.
Первое время после отъезда в эмиграцию она пыталась быть законопослушной и сопровождала свои публикации так называемой иноагентской е***й: "ДАННЫЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ДЗУГКОЕВОЙ".
Но это не помогло – бдительные сотрудники приморского Роскомнадзора нашли нарушения и наказали "виновную". Конвейерным методом ей выписали четыре административных штрафа, хотя и двух было бы достаточно для заведения уголовного дела. Наверное, кто-то в Приморье таким образом "передает привет" бывшей сотруднице краевой администрации, которая "бросила свой народ" и "предала родину". Именно в таких категориях сурового сталинского дискурса мыслят после начала "специальной военной операции" российские чиновники.
Написала Регина в фейсбуке, когда узнала о "своей" уголовной статье (330.1 – уклонение от исполнения обязанностей иностранного агента"), предусматривающей до 2 лет лишения свободы всего лишь за отсутствие маркировки публикации в социальных сетях. В порядке заочной полемики она предложила законодателям "засунуть свои законы в то место, из которого они появились".
В интервью Сибирь.Реалии Регина Дзугкоева рассказала, почему её жизнь в России была чередой утраченных иллюзий и каково это – эмигрировать на другой конец Евразии с двумя собаками и тремя кошками.
– Насколько неожиданным было для вас это уголовное дело и какой была первая эмоциональная реакция на эту новость?
– Наверное, дело в том, что в Приморье очень мало "иностранных агентов". Кажется, всего двое или трое. Поэтому нас "обслуживает" весь региональный Центр "Э" (Подразделение МВД, занимающееся противодействием экстремизму. – СР). Естественно, если они захотят, то нарушение найдут. А мне ведь нужно посещать конференции в разных странах, и не только Евросоюза. Конечно, я не хочу, чтобы в какой-нибудь Турции меня арестовали и депортировали в Россию из-за моего уголовного дела.
– Насколько я понимаю, органы давно и много работают, чтобы противодействовать вашему "экстремизму". Мне попался один паблик в "Живом журнале", называется "генерал иванов1", по стилю – это сливной бачок ФСБ. И тут пишут про ваше "ЛГБТ-гнездо":
"Обеими организациями руководит сорокалетняя радфем-активистка, либеральная оппозиционерка, открытая лесбиянка Регина Дзугкоева… С 2015-го "замужем" за некоей Антониной Калиничевой, даже предпочитает представляться Региной Калиничевой. 23.11.2015 создала "Маяк"* ("движение, защищающее права ЛГБТ+ людей и женщин, пострадавших от насилия"), 13.02.2019 зарегистрировала "Лилит"*. Поддерживает Ходорковского, Навального и Гудковых одновременно. При этом до 2018-го была чиновницей, работала в городской и краевой администрации..."
– Тут есть ваша фотография с Антониной. Личная жизнь представлена и общественная деятельность.
– Я этой статьи не видела, но стилистика знакомая. Они правильно пишут, что мы открылись в 2015 году. Но полиция к нам не приезжала почти два года. В 2017-м они это упущение исправили и нами активно занялись. Прямо очень активно. Полицейские стали приезжать на наши мероприятия.
– В городе Артеме мы проводили мастер-классы, и туда зачастили местные полицаи. В первый раз они были такие грозные, типа: еще раз вы появитесь в нашем городе, мы вам покажем! Ладно. Через год мы опять у них "появились", в том же месте. Они опять приезжают: вы чё? Не поняли?! А мы после их визита сразу подали заявление в прокуратуру и в суд. Им это, конечно, не понравилось.
Но зато мы приучили их к вежливости, как котиков к лотку. В первый раз они ворвались, как звери, всех напугали, проверка документов. Во второй раз уже меньше запугивали, культурнее как-то себя вели – знали, что мы будем писать жалобы, сообщать в СМИ. Их действия мы всегда снимали на камеру, пусть даже им не нравилось. В третий раз они приехали "ненадолго", за полтора часа свои протоколы сочинили и уехали.
– А что в это время делал Центр "Э"?
– Они тоже проявляли активность. Хотя довольно странным способом. Раз в полгода кто-нибудь из ЛГБТ-активистов обязательно приходил ко мне и говорил: Регина, я услышал от знакомого, что за тобой следят. У тебя эшники, эфэсбэшники на хвосте. Я говорю, а почему они мне сами не звонят, не пишут? Почему они так запугивают "из-за угла"? Потом моя бывшая партнерка мне говорит: за нами следят, я так не могу, я ухожу! Ну, ладно, уходи. Вот так до самого отъезда они передавали послания, дескать, мы за тобой следим. Ну, и следите, если заняться вам нечем.
– Сталкивались ли вы с реальными, "народными" проявлениями гомофобии и вражды к ЛГБТ?
– Честно скажу, во Владивостоке никогда. Конечно, я слышала глупые речи, когда непонимающие люди могут случайно тебя оскорбить. Но с какого-то момента перестаешь обращать на это внимание. Однажды местные гопники побили парня и девушку, которые целовались где-то на улице, приняв их за двух парней. В 2017 году мы занимались этим кейсом.
– Но, в принципе, Владивосток – портовый город, он более свободный, чем большинство региональных городов России. Совсем другой мир. Мы ходили с радужными флагами по всему Золотому мосту. Это был 2016 год, мы прошли по мосту, где были сотни тысяч людей, практически весь город. Дело было на 1 мая, и никто, ни один человек, даже слова не сказал.
– Как вас вообще терпели в администрации Приморского края?
– Это вообще другая тема. Чиновники стараются показывать, что они такие культурные, образованные, не зашоренные, приветливо улыбаются. Я работала в отделе регистрации писем. Как-то раз натыкаюсь на письмо, которое было по мою душу – донос от моей коллеги, которая каждый день улыбалась при встрече. И вот я вижу её письмо, где написано: проверьте Дзугкоеву. Меня это потрясло. Она сидит в соседнем кабинете, а сама пишет в департамент службы и кадров, мол, проверьте Дзукоеву на предмет аморального поведения и участия в деструктивной группе… Господи, она там собрала все, что только можно было придумать. Конечно, я в шоке, но сижу и регистрирую, как положено, это письмо. Но прикол в том, что департамент службы и кадров ей отвечает (это письмо я тоже видела): а что вы имеете в виду? В чем "аморальность" Дзугкоевой? И как это сказывается на ее работе?
– Когда вы приняли решение перестать вести двойную жизнь, не быть одновременно госчиновником и активистом "деструктивного движения"?
– До 2018 года я продолжала работать в администрации. Мне казалось, что можно что-то поменять изнутри системы. Конечно, это была иллюзия, но все равно какое-то время я боролась с чиновничьей показухой. Дело в том, что чиновники не хотят работать, потому что чувствуют себя солью земли или пупом земли, не знаю, как правильно. Короче говоря, элита. А народ им достался не очень качественный. И вот, когда я работала в Департаменте образования, туда приходило много жалоб на учителей и директоров школ. Вместо того чтобы разбираться в ситуации, чиновники, как правило, вставали на сторону школы, мол, родители сами виноваты, учитель ни при чем, и так далее. А я, наоборот, если родители звонили и жаловались, им советовала писать заявления в прокуратуру, и на школу, и на наш департамент.
С коллегами я тоже спорила: а с чего вы взяли, что учителя не виноваты? Просто потому что вы, типа, своих не бросаете? Однажды я поняла, что всё, больше так не могу! Это долго копилось, с четырнадцатого года, когда заставляли выходить на митинги за аннексию Крыма. Я тогда уже ругалась и говорила, что никуда я не пойду и Крым не наш. А они мне говорили, ну, что ты так нервничаешь, это же пустяки – минуточку постоишь, и всё. После 2014 года у меня начали глаза открываться, широко-широко, потому что я находилась внутри этого улья и видела, как сгоняют тысячи чиновников – буквально тут же, на площадь рядом, далеко ходить не надо. А потом в СМИ рассказывают о "многотысячных акциях поддержки", а это просто чиновники, которых "на минуточку" заставили подержать плакат "Крым наш".
– Сомнения бывали: а может, все это зря? И лучше было не плыть против течения?
– Примерно каждые четыре года у меня появлялась мысль, а не горе ли это от ума? Мне же так хорошо жилось, когда я ничего не понимала и думала только о том, что поесть и какой холодильник купить. Так хорошо было! Проходит еще четыре года, я думаю, господи, ну так хорошо было. Я уже не думала о том, какой холодильник, уже что-то я больше начинала думать, уже что-то большее меня интересовало в этой жизни. Но все равно так хорошо было, что я многого не знала и не напрягалась. И так я каждые четыре года себе такие вопросы задаю (смеётся).
– Эмиграция была продуманным решением или спонтанным?
– Я всегда задумывалась об отъезде, потому что я лесбиянка, живущая в России. А это не просто. Но до войны я делала все возможное, чтобы никуда не эмигрировать. Я покупала в России недвижимость, строила дом, завела кучу животных и собиралась рожать детей.
– Но, как только началась война, я опубликовала очень много антивоенных постов в инстаграме. А кроме того, сделала большую рассылку в WhatsApp, всех своих знакомых и бывших коллег агитировала подписать петицию с требованием прекратить войну.
– Даже после вторжения России в Украину вы ещё верили в диалог с властью?
– Я надеялась, что сейчас все остановится, если удастся поднять большую волну протестов.
– Но вместо этого пришлось собирать вещи. Во всех смыслах.
– Да, я поняла, что с моим бэкграундом меня могут очень быстро "закрыть". К счастью, я много лет хожу на психотерапию, и это помогло мне подготовиться к худшему сценарию. Я подумала: ну, ладно, даже если посадят, в тюрьме я буду тоже полезна. Но когда прошло уже два месяца войны, Госдума приняла законы о "фейках" и "дискредитации", и людей по ним начали арестовывать. Вот тогда я подумала: а может быть, сначала не в тюрьму?
Я сказала Тоне, моей партнерке: уедем из страны? Лучше скитаться, чем сидеть и ждать, когда за нами придут. И вот так мы с нашими собаками и кошками отправились в путешествие, которое продолжалось год и привело нас в Германию.
– Вскоре после того, как началась война, Регину признали "иностранной агенткой", – рассказывает Антонина. – Мы решили уехать. Она была моей семьей, и я была готова ехать с ней. Сложности в жизни всегда бывают; эмиграция – это просто новый период жизни. Когда Регина уехала, я даже не провожала ее в аэропорт (хотя раньше всегда провожала и встречала). Я легла в больницу на операцию. Подготовка к эмиграции была сложной, в России оставались дела. Я все заканчивала в течение года, у нас еще животные, и нужно было всем сделать документы (прививки, осмотры, справки). Первый раз я выехала из России в июле на 3 недели (примерно). Я полетела с кошкой и некоторыми ее вещами. В Турции я оставила кошку и вернулась во Владивосток. У нас там еще остались животные. Я также продолжала заканчивать дела. Потом Регина написала, что уже нужно ехать, чтобы подавать документы на гуманитарную визу в Германию. Она занималась подаванием документов для гуманитарной визы. В конце ноября я поехала, собрав вещи (свои и ее), а еще взяла с собой собаку и кота. Потом мы записались в посольство для получения виз и в декабре улетели в Германию. Сейчас в моих планах – выучить язык и получить немецкое образование, пойти в социальную работу помогать эмигрант_кам и беженцам_кам (детям, женщинам и ЛГБТИК+ людям). Я хочу вернуться в Россию, но пока думаю, что это небезопасно. Хочу, чтобы в России было свободно и безопасно. Пока что я помогаю "изменить" Россию онлайн. И буду помогать людям здесь офлайн, и будет день, когда я вернусь/останусь где мне хочется жить.
– Расскажите подробнее, как эмигрировали собаки?
– Нашему лабрадору Зигги было проще, – вспоминает Регина. – Он весит меньше 50 кг, поэтому полетел на самолете. А вот для нашего Шикибу, алабая, купленного через "Алиэкспресс", это была очень трудная эмиграция.
В самолет её не взяли, даже после того как она сидела на диете. Все равно не смогла похудеть до норм "Аэрофлота". Поэтому она добиралась до меня почти месяц. Целую неделю она совсем одна ехала из Владивостока в Москву в почтовом поезде, бедняжка! Но вела себя хорошо, никого не съела. Потом 10 дней провела в московском приюте, ожидая автобуса до Германии. Такие есть микроавтобусы с клетками, которые едут из Москвы и Питера по всей Европе, развозят хозяевам животных. Дорогая услуга – собакам вообще дороже эмигрировать, чем людям. Ещё неделю Шикибу ехала до нашего дома в Германии. Слава богу, привозят прямо к двери.
– С какими чувствами она вышла из клетки? Не захотелось ли ей съесть вас?
– Она была без сил, просто в шоке. Это собака, которая ненавидит ездить, её укачивает, ей плохо. Когда она приехала, то была совершенно без сил, но все равно была рада видеть и нас с Тоней, и Зиги, и всех кошек, даже никого не съела.
– Иммиграционные власти сумели оперативно найти жилье для эмигранток без немецкого языка, с двумя огромными собаками и тремя кошками. Владельцы гостиницы в небольшой деревне на западе Германии согласились на целый год пустить к себе всю семью. Когда-то это было процветающее туристическое место, своя винодельня, в двух шагах – шлосс – красивый замок с большим парком. Потом старые хозяева умерли, гостиничный бизнес пришел в упадок. Теперь в отеле никого, пустые коридоры – словно кадр из фильма "Сияние". В баре на стенах чучела птиц и головы неосторожных зверей, когда-то попавшихся охотникам. Зато есть где погулять с Зигги и Шикибу. Есть время подумать.
– Я сама была в шоке от того, как это получилось, – вспоминает Регина. – В Стамбуле нам дали гуманитарные визы. После этого я написала в немецкое посольство в Турции, извините, но у нас ещё две собаки и три кошки, можно с ними приехать? Сотрудник посольства прямо сразу отвечает: нет! Вас повезут в лагерь, где вы не сможете держать животных. Но потом вмешался отдел по делам мигрантов. Оттуда написали, что, в принципе, да, можно с собаками и кошками, но тогда нужно еще недельку подождать, пока они найдут такое жилье, куда мы все сможем заселиться.
Но тут в Турции внезапно начинается эпидемия бешенства среди бродячих собак. Из-за этого наших животных (лабрадора и кошек, алабай пока оставался в России. – Прим. СР) сажают на карантин на три месяца. Мы с Тоней прилетаем в Германию, нас встречает микроавтобус, водитель спрашивает: а где собаки и кошки? Я говорю, их не выпустили, они ждут результаты тестов.
Потом чиновник, который выдавал нам пластик ВНЖ, спрашивает: а где ваши собаки? Мы приготовили для них документы (это ведь Германия – тут орднунг!). Я говорю: пока не смогли приехать, Турция не выпускает, ждать надо. На нас даже обиделись, типа, подняли всех на уши, а сами не привезли животных. Ну, а через три месяца мы с ними воссоединились. Зигги и Шикибу уже встали на учет в налоговую инспекцию, потому что собаки здесь облагаются налогом.
– Но даже в этой гуманной Европе всего полвека назад "лечили" людей от гомосексуальности. Были специальные психотерапевтические курсы и медикаментозные методы. Когда и по какой причине всё изменилось? И почему Россия демонстративно идет в противоположную сторону – к гомофобной агрессивности?
– В России сейчас занимаются абсолютно такими же репрессивными практиками, какие были в Великобритании в 70-х, в США в 60-х. Даже законы очень похожие. Например, в Великобритании действовал закон о гей-пропаганде. Это было при Маргарет Тэтчер, сумасшедшей на всю голову гомофобке.
Иногда мне кажется, что российские законодатели просто переписывают старые западные законы, которые "там" давно отменили.
– Но в Европе все-таки были протесты, активизм, борьба геев за свои права. Можно ли такую активность представить сейчас в России?
– Не просто "можно представить" – она есть. Мы очень много мероприятий проводим и онлайн, и офлайн, потому что у нас в России остаются люди. Российское ЛГБТ-движение не останавливается, все работают. Многие, понятно, ушли в подполье. Поэтому сейчас наша основная задача – сделать так, чтобы люди не совершали суициды, не переставали быть собой.
На самом деле, очень многие остались в России. Я сужу по Владивостоку и Приморскому краю. Единицы уехали. Потому что большинству страшнее уехать, чем оставаться здесь в таких условиях. Люди думают: за границей я никому нигде не нужен. Но есть и те, которые сознательно не уезжают.
– И вы продолжаете консультировать их?
– После начала войны и новых репрессивных законов, конечно, нам пришлось поменять формат работы. Многое ушло в онлайн, хотя мы продолжаем проводить офлайн-мероприятия, кинопросмотры, игры, на которые собираются ЛГБТ-люди, и так далее. Также мы продолжаем работу с учителями, психологами, юристами, но продолжаем онлайн. Так что мы работаем. Спасибо ковиду! – теперь все понимают, что такое zoom и онлайн.
– Сегодня 8 марта. В России – это цветочки и шампанское, в Европе – выступление женщин за свои права. Какой формат вам милее?
– Конечно же, шествие за права. Когда мне присылают на 8 марта цветочки, картиночки, всякое мимими, я им обратно отправляю информацию о том, откуда взялось 8 марта, что это значит, что это не цветочки и не тортики, что это борьба великая многолетняя, скажите спасибо феминисткам за свои нынешние возможности и т. д. Что я буду делать на 8 марта? Я буду работать. У меня будет группа поддержки для женщин, будет еще несколько встреч. У меня 8 марта – обычный рабочий день.
