BlueSystem >
Новости
Николай Цискаридзе рассказал, почему он так ненавидит чувство влюбленности и не хочет заводить семью (фото)2 апреля 2011
 В переводе с грузинского его фамилия означает "первая звезда", поэтому иного будущего, кроме как на сцене Большого театра, Николай Цискаридзе для себя даже не видел. Он поднялся на самую вершину: слава о русском танцовщике прошла по всему миру. И роли премьеру доставались соответствующие – все герои-любовники, короли или принцы. Но, как справедливо заметил Цискаридзе, всю жизнь играть принца невозможно. О том, что он собирается делать после завершения карьеры и почему не хочет создавать семью, Николай рассказал в интервью "Атмосфере".
Встретились мы в гримерной. И если верить утверждению, что по обстановке комнаты можно узнать характер человека, то бросалось в глаза некоторое несоответствие. Интерьер в розовых тонах, мягкие игрушки, плюшевые подушечки, цветы, подаренные поклонниками. Шоколадные конфеты. (Счастливая генетика позволяет Николаю есть их в большом количестве, сохраняя при этом стройность фигуры). Сам хозяин излучает благодушие и предлагает чаю. А ведь среди балетных про неуживчивый характер Цискаридзе слагают легенды. Да и сам он о коллегах отзывается нелестно, утверждая, что среди них немало интриганов и завистников. "Человек с большим самомнением", – говорят о нем. Впрочем, имеет право. В жизни театральной Цискаридзе подошел бы эпитет "блестящий" – и в прямом, и в переносном смысле (свои костюмы он украшает настоящими бриллиантами). Каков танцовщик в жизни личной, мало кто знает. Он не очень-то охотно пускает туда посторонних. Но на этот раз Николай был более откровенен, чем обычно.
- Николай, в психологии есть такой тест: нужно представить себе пустыню.
Николай Цискаридзе: "Она бескрайняя, залита светом. Полуденный зной..."
- Психологи сказали бы, что вы оцениваете свое нынешнее состояние как зенит жизненного пути. То, что пустыня бескрайняя, означает, что вы видите перспективу, куда вам двигаться.
Николай: "Как приятно! Я действительно считаю, что в профессии я делал все качественно. И мне не стыдно за танцовщика Николая Цискаридзе. У Ханса Кристиана Андерсена (моего любимого автора) есть сказка "Гадкий утенок". Там гениальная фраза о том, что мир простирается до забора, дальше – пасторский луг, а вот что за пасторским лугом, никто из обитателей птичьего двора не знал. Это удалось только гадкому утенку, который превратился в прекрасного лебедя и взлетел. Так вот, мне никогда не хотелось остаться на птичьем дворе. Я ставил себе планку и тянулся к ней, понимая, что это может кому-то не нравиться. Мой стакан всегда наполовину пуст, потому что я стремлюсь к большему. Я смотрел на себя глазами врагов и знал, что они будут придираться вот к этому или к этому, знал, куда они будут ударять, и пытался сделать так, чтобы их удары были беспочвенны".
- Да у вас просто не жизнь, а борьба...
Николай: "Она у всех такая. Помните, в фильме "Гараж" Лия Ахеджакова читает: "У верблюда два горба, потому что жизнь борьба"? Дарвинская теория о том, что выживает сильнейший, очень правильная. Она действует и в Большом театре, и у вас в редакции, и на заводе, и среди нянечек детского сада. Просто артисты более эмоциональные люди и подвержены громким переживаниям".
- То есть почивать на лаврах нельзя и расслабляться тоже.
Николай: "Я не могу сказать, что почиваю на лаврах. Я хорошо понимаю, что моя профессия имеет финал. Помню, как получил диплом. Ждал какую-то репетицию, сидел на подоконнике в училище и смотрел на детей, играющих во дворе. И вдруг четко осознал: а ведь это все закончилось. Закончился один "сезон" моей жизни, и начался другой. Сейчас я тоже ощущаю, что последние часы уходят. Есть гениальная тема времени у Прокофьева в "Золушке"... Я чувствую, что истекает мой срок. Его можно искусственно тянуть, но я не люблю искусственность. Я обожаю театр, но ненавижу его в обычной жизни. Ненастоящие цветы, бутафорские гардины или декоративный камин вызывают у меня чувство ужаса. Театра хватает в работе. А в обычной жизни я человек совершенно простой. Могу не вставать с дивана сутками. Мне неважно, что на мне надето, главное, чтобы чистенько..."
- Не представляю вас в пижаме на диване...
Николай: "Это мое любимое состояние... Так вот, про искусственность. Я понимаю, что моя карьера классического премьера, танцовщика, который всегда был принцем, скоро должна завершиться. Быть постаревшим принцем ужасно. Я должен уйти. Но я уже давно готов к этому психологически. Мне было всего восемнадцать, а мой педагог Марина Тимофеевна Семенова говорила: "Коля, надо готовиться к пенсии". Сложность в том, что я все время танцевал в центре. Когда все закончится, поменяется отношение людей. Это то, что бывает с вдовствующими императрицами. Она уже не первая леди, она бывшая королева... Не все это выдерживают. У меня все-таки есть другая профессия: я семь лет преподаю в Большом театре. Есть и третья – я веду программу на канале "Культура". А у моих коллег и этого нет. Я смотрю на них, и мне их жалко".
- Николай, вы рассказывали, что мама не приветствовала ваше желание попасть в театр. А как к вам – мальчику, который променял игры в казаков-разбойников на танцкласс, – относились сверстники?
Николай: "Меня воспитывала няня. В детский сад меня отдали на последние полгода перед школой. И поскольку я вырос среди взрослых (няня была старше меня на семьдесят лет, а мама – на сорок три), то дети оказались мне совершенно неинтересны. Я привык общаться со взрослыми. Мнение сверстников меня абсолютно не волновало, потому что я чувствовал какое-то несоответствие в знаниях и понимании мира. Они мне рассказывали про капусту, в которой их нашли, а я знал совершенно точно, что я родился. Никто меня не задевал, не дразнил, у меня даже клички в школе не было. В классе у меня был один хороший друг. Он ходил на плавание и имел какой-то детский спортивный разряд. Очень этим гордился. В какой-то момент я тоже решил пойти в эту секцию. Не потому, что стремился его обогнать, я просто хотел научиться плавать. Сам пришел, сам себя устроил. Мама ничего не знала, пока ей не позвонили и не сказали, что надо бы заплатить за занятия. Она очень удивилась. Дело в том, что мама, педагог со стажем, никогда не наседала на меня в плане секций. Не хочешь – не ходи. А тут я сам изъявил желание. Она спросила: "Ника, ты что, хочешь плавать?" Я ответил: "Да". И она давала мне деньги, я сам платил. Был очень самостоятельным. Ездил в кино на другой конец города. Но тогда время было другое: не страшно ребенка отпускать. И потом, это был Тбилиси. Если я потерял на улице пять копеек, то мог подойти к любому прохожему и мне бы помогли... К балету мама относилась плохо, потому что у нее существовал свой план на мою жизнь: я должен был окончить школу с золотой медалью и поступить в МГУ, как все в нашей семье. Либо "по мужской линии" – на юридический, либо на физмат, как мама. Выбирай, детка. А тут искусство, тем более балет. Это было очень далеко от нее".
- Движущая сила вашего переезда в Москву – тщеславие?
Николай: "Не знаю, я просто хотел выступать в Большом театре. Мне нравились эти колонны, эта квадрига – и все. Ни на что другое я не соглашался. Когда мама говорила, что есть же еще и Тбилисский театр, я упрямо твердил: "Нет, только Большой". Мне повезло в том, что мои педагоги объяснили маме: у Коли действительно выдающи-еся способности и их надо развивать. Наверное, только это и подвигло ее на переезд. В свое время мама училась в Москве, но не любила этот город. Ей нравилось в Тбилиси. Однако она очень не хотела, чтобы я жил в интернате. Так мы вместе оказались в Москве".
- Потом она поняла ваше упорство?
Николай: "Нет. Просто увидела, что педагоги оказались правы".
- Николай, а был в вашей жизни человек, про которого вы думаете: "Вот он бы мной гордился"?
Николай: "Нет".
- И даже такая легенда, как Галина Уланова?
Николай: "Мои педагоги никогда меня не хвалили. Очень редко кто-то из них говорил: "Прилично". Но, как ни странно, я не нуждался в их похвале. По их обсуждениям я сам понимал, получилось у меня что-то или нет. Я был в этом плане уникальным учеником. Теперь мои собственные ученики жалуются на то, что я их не хвалю... Я всегда был требователен к себе, и мои идеи – как воплотить тот или иной образ на сцене – очень часто "цепляли" педагогов. Я думал, почему же Галина Сергеевна именно меня выбрала, ведь вокруг было много талантливых девочек и мальчиков. Видимо, ей моя увлеченность пришлась по душе... Случается, что сейчас, когда ищу какое-то театральное решение, вспоминаю о ней: вот бы пригодился ее совет. В последнее время так мало талантливых спектаклей и фильмов, что даже вдохновиться нечем".
- Когда вы получили травму (семь лет назад Николай серьезно повредил ногу в Парижской опере. – Прим. авт.), было ощущение, что от нас в принципе в жизни мало что зависит? Бьешься, ставишь планки, мечтаешь добиться успеха, а потом – раз! – что-то непредсказуемое полностью перечеркивает все планы...
Николай: "Я проходил реабилитацию в Биаррице, в Центре реабилитации спортсменов высшей лиги. Был там единственным тридцатилетним, всем остальным едва исполнилось двадцать. Чувствовал себя по сравнению с ними аксакалом, хотя выглядел гораздо хрупче. Там восстанавливались такие регбисты, баскетболисты, боксеры... Красавцы, спина такая – ух! Но ко мне относились с пиететом, потому что артисты балета там большая редкость. Работа с психологом ставилась во главу угла, считалось, что это огромная психо-логическая травма – закончить выступать на пике карьеры. Однажды меня вызвали к психологу, и она принялась расспрашивать: "Николай, мы за вами наблюдаем: после занятий вы уходите к себе в номер (благодаря попечительскому совету Большого театра я жил в шикарном двухкомнатном люксе с видом на Атлантический океан), чита-ете на балконе или смотрите фильмы. Персонал говорит, что у вас отличное настроение. Вы что, вообще не переживаете?" Я отвечаю: "Нет..."
- Правда?
Николай: "Абсолютная! До этого у меня никогда не было свободного времени, а тут я получил возможность наслаждаться книгами, фильмами, прогулками по городу. Эта женщина-психолог сказала: "Мы думали, что у вас глубокая депрессия, и не хотели вас беспокоить. Вы первый пациент, который так уравновешенно пережил все, что с ним случилось". Конечно, я беспокоился о том, вернусь ли на сцену, но, с другой стороны, это было такое огромное облегчение... Как объяснить?
Я готовил спектакль в Парижской опере и целый месяц провел в неимоверном напряжении. Ночами плохо спал, вскакивал: эта сцена не готова, вот тут недоработал... Я терзал себя мыслями, что я, русский танцовщик, выступая не в своей стране, должен показать класс, у меня нет права на ошибку. Когда за три дня до премьеры я получил эту травму и доктор сказал, что я не буду танцевать год, я почувствовал огромное облегчение. С моих плеч будто свалился огромный дом. Так сладко, как в ту ночь, я не спал очень давно".
- Может, вам просто не хватало обычной человеческой жизни?
Николай: "Да, не хватало. За тот свободный год я со столькими людьми познакомился, посмотрел столько фильмов! Я до этого во Франции бывал несколько раз, но всегда не хватало времени посетить все эти шикарные дворцы, Лувр, пройтись по набережной Сены. Я научился водить мопед и кататься на скутере, потому что уже не боялся повредить ногу. Все уже произошло. Я все время берег себя, а тут подумал: да пошло оно все к черту! И оказалось, что вокруг столько всяких интересных вещей!"
- Кстати, и любовь – одна из них. И когда вы покоряли Большой театр, люди обычно переживают первую влюбленность.
Николай: "Все, что связано с чувствами, для меня неприятный момент в жизни... Не потому, что это что-то плохое. Просто я "заточен" на танец, на работу. Когда возникла первая любовь, я успевал сделать столько, что просто удивляюсь: как такое вообще возможно?! Может, сутки были длиннее? Я не веду дневник, но у меня есть ежедневник, куда я записываю, где, с кем и на какой сцене я танцевал. И, перелистывая его, понимаю, что тогда я действительно успевал нереально много. Наверное, это чувство – влюбленность – дает какую-то эйфорию, легкость, адреналин. Но что все это жутко мешало мозгам, я тоже прекрасно помню. Моя работа требует концентрации. Поэтому я чувство влюбленности ненавижу. Я очень увлекающийся человек. И завидую многим своим знакомым, которые спрашивают: "Коля, а как это – влюбиться?" Они такие счастливые, что этого не знают! Я говорю: "Какое счастье, что сейчас я не влюблен!" Это чувство прекрасно только первые два месяца, потом начинаются бодания. Возникает какая-то ячейка под названием "семья", но это уже совсем другое".
- Чаще вы заканчиваете отношения?
Николай: "Я из тех людей, которые могут сказать: "Стоп". У меня огромное терпение, просто нечеловеческое. Но потом как-то резко все ломается, и я ничего не могу с этим поделать. Поэтому всех предупреждаю: не испытывайте мое терпение! В какой-то момент будто все отрубает – мне неинтересен этот человек и его проблемы".
- Прямо как Ретт Батлер в "Унесенных ветром". Когда Скарлетт спросила его: "А что же теперь будет со мной?" – он ответил: "Честно говоря, моя дорогая, мне на это наплевать!"
Николай: "Да, абсолютно так. Он слишком долго терпел".
- Он, по-моему, как и вы, был Козерог.
Николай: "Да, а она Овен. Наверное, поэтому все и рухнуло".
- Гороскопам доверяете?
Николай: "Я к ним очень хорошо отношусь. Но к точным. Считаю, это древняя наука и совсем не лишняя".
- Вы к своим тридцати семи годам так и не поняли, зачем эта "ячейка под названием "семья" нужна?
Николай: "Я прекрасно это понимаю, просто себя в ней не вижу. И не хочу. Я так долго жил чувством долга! И теперь, когда я почти дождался окончания срока, хочу наконец удовольствий, хочу пожить для себя! Я так плотно существовал за колоннами Большого театра, что не замечал ничего вокруг. Политические режимы менялись, деньги обесценивались – меня все это никак не касалось. Сейчас смотрю хронику 90-х годов и понимаю, что видел транспаранты, людей, штурмующих Белый дом. Рухнуло МММ. Мавроди же мой сосед, я помню, как шел по Фрунзенской сквозь толпы людей. Но я спешил на репетицию и не замечал ничего. А теперь я хочу просто пройтись по этой Фрунзенской, погулять".
- А другая любовь – любовь ваших поклонников – для вас много значит?
Николай: "Я не перевариваю пафоса и не хочу говорить пышных фраз. Но знаю точно, что все люди артистических профессий крайне заинтересованы в том, чтобы их работа была востребована. Они могут утверждать, что это их не волнует, но это поза. Мне очень важно, чтобы спектакли с моим участием проходили с аншлагом. Я дорожу тем, что интересен людям, что многие из них меня ругают и еще больше – защищают. Тишина вокруг – это трагедия! Но и пафос меня пугает. Моя мама была очень мудрым человеком и понимала, что благодаря своим способностям я выделяюсь среди других детей. Она стремилась воспитать меня так, чтобы от звездности не поехала крыша. И каждый раз мне объясняла, что вахтерша тетя Наварт в десять раз полезнее людям, потому что не пускает посторонних и следит за чистотой в подъезде. И не дай бог, чтобы я прошел мимо и не поздоровался. За это она меня точно выпорола бы".
- Николай, в чем проявляется ваш кавказский темперамент?
Николай: "Во всем чувствую себя грузином. Во мне очень мало другой крови. Только бабушка по папиной линии была француженкой. Просто я рос интернациональным ребенком, потому что мой отчим был армянином, няня – украинкой, а на русском языке говорили все. Но вырос я в Грузии, так что и характер у меня взрывной, грузинский, и темперамент... Люблю национальную кухню. Правда, в нашем доме она готовилась как праздничная. В обычные дни няня-хохлушка предпочитала борщи, галушки и вареники".
- А вино любите?
Николай: "Я вообще люблю алкогольные напитки. Но не могу выпить лишнего. Кавказцы алкоголиками не бывают. Там уже генетически в крови течет вино".
- Как же вам с таким экспрессивным характером работается в Большом театре, где, по вашим словам, процветают интриги и зависть?
Николай: "Бью морду, ругаюсь. Я не из тех людей, кто держит за спиной кинжал, а из тех, кто вонзает его в грудь. У меня очень простая инструкция по применению: "Не заходите на мою территорию – останетесь живы. Люблю роль Красной Шапочки и не хочу показывать роль Серого Волка – как можно перекусить глотку в один присест".
- Вы были одним из немногих, кто поддержал Анастасию Волочкову после ее ухода из Большого театра. Вы и сейчас дружите?
Николай: "Она относится ко мне с большим трепетом, потому что в тот сложный для нее момент я остался человеком".
- Как вы восприняли всю эту шумиху с ее откровенными фотографиями?
Николай: "Настя такой же гражданин демократического государства Россия, как и мы с вами. И имеет право на свою личную жизнь. Выкладывать в Интернет свои фотографии – это ее право. А я имею право смотреть на них или нет. Тем и хороша демократия – каждый может выбирать то, что ему нравится. Я знаю, что есть такая передача – "Дом-2", которую все ругают, но я не знаю, о чем она, потому что ее не смотрю. Точно так же многие люди не смотрят и не любят балет".
- Вы людям советы даете?
Николай: "Только если попросят. Лучше десять раз подумать, прежде чем лезть в чужую жизнь. Я и сам мало чьих советов спрашиваю".
- А друзья у вас есть настоящие?
Николай: "Есть, но они находятся за пределами Большого театра. (Смеется.) Нет, на самом деле и среди коллег есть два-три человека, которых я очень люблю".
- Что может принять артист от поклонников?
Николай: "От чистого сердца – все!"
- В одном из интервью вы рассказали, что кто-то из друзей подарил вам машину с личным водителем...
Николай: "Мне много чего подарили эти друзья. Если бы не они, моя жизнь была бы гораздо менее комфортной. Понимаете, есть территория, о которой я не говорю. Она для меня настолько интимная, что мне не хочется пускать туда посторонних. Эти люди подружились со мной не потому, что я Николай Цискаридзе, артист балета, бренд. Мы познакомились случайно. Но они действительно могут позволить себе многое. И благодаря им мой финансовый статус несколько видоизменился. Я не знаю артистов своего жанра, которые бы настолько не зависели от зарплаты, были свободны в своих передвижениях по миру и жили так сказочно. И все это благодаря моим друзьям".
- А вы вообще материалист?
Николай: "Да. Как сказала Мартышка в мультике "38 попугаев": "Банан я чувствую, а привет – нет". Я романтический герой только на сцене. И терпеть не могу конфетно-букетный период – мне в театре это надоело".
- Вы в начале интервью сказали: "Истекает мой срок". А как вы поймете, что все, пора уходить?
Николай: "Хорошую книгу написала Людмила Гурченко – "Люся, стоп!". Я сам скажу себе: "Хватит!" Я из тех людей, кто уходит с достоинством. В спектакле "Много шума из ничего" я танцевал Дона Хуана. Это такой отрицательный персонаж, который затеял всю интригу, а в последних актах его ведут в тюрьму. Моя мама видела этот спектакль. Надо сказать, что она всегда была немногословна, а если приходила на мои премьеры, то вела себя очень сдержанно. Никогда мне не аплодировала: не дай бог, кто-то догадается, что я ее сын. И вот когда я спросил: "Мама, ты просидела весь спектакль, тебе хоть что-то понравилось?" – она подумала и ответила: "В тюрьму хорошо пошел, голова высоко была поднята". Достоинство ронять нельзя".
|
Ну и о чем статья, это и так все знают. Геи обычно более талантливые и успешные люди, поэтому им завидуют. Я, Гоген Солнцев, артист искусства и шоумен балета, я тоже пассивный гей. И мне наплевать, кто что по этому поводу думает. А на зависть мне я давно уже перестал обращать внимание. Всем друзьям геям респект!
Особое мнение
